Друзья сайта

Газета № 28 (638)     11 августа 2009 года

Как минимум 5 процентов россиян, безусловно, готовы к участию в акциях протеста. Но и этого достаточно, чтобы

ТРЯХНУТЬ ОЛИГАРХОВ
и обслуживающую их коррупционную власть

Массовая бедность, нищета трети населения, небывалый разрыв между богатыми и бедными – все это накапливалось годами, но достигло критического уровня в условиях нынешнего кризиса в экономике. Пока были деньги на картошку и макароны, народ тихо роптал, ублажаемый телевизионными танцами звезд на льду и обещаниями, что через «четыре года здесь будет «город-сад». В других странах, как во Франции, Германии, народ вышел на улицы, но у нас все под контролем. Кризис наступил, когда в некоем городе N закрылись все промышленные предприятия, и при наличии продуктов в магазинах, нечего есть.

Какие же возможности есть у населения, чтобы этого избежать, или, когда уже свалилось, с этим бороться? В некоторых странах есть парламенты, принимающие законы, по которым пособия по безработице составляет три четверти средней зарплаты, и на них можно, хоть и небогато, но жить. В России таких законов нет, и пособия по безработице, которые еще надо выпросить, составляют четверть нищенского прожиточного минимума.

Может быть, как во всем мире, на защиту трудящихся встанут профсоюзы? Не получается. У населения доверие к профсоюзам минимальное. По данным опросов ВЦИОМ, лишь 8% надеются, что права работников защищает профсоюз, а 19% полагаются на заботу дирекции предприятий. 42% считают, что их права вообще никто не защищает.

Есть еще местные власти – городские, муниципальные, региональные. Но реально они ничего сделать с владельцами предприятий, а тем более с олигархом типа дерипаски, не могут.

Что же остается? Остаются надежда на монарха либо бунт. Или добрый президент/премьер, или перекрытие дорог. Случай последнего выбора описан еще в дневнике Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году». Когда крестьяне одного из уездов послали ходоков к императору, чтобы он купил их поместье, как это случилось у соседей и которым стало получше. Когда же эти просьбы не сработали, разразился типичный русский бунт – «бессмысленный и беспощадный» - с погромами помещичьих усадеб и казнями помещиков и чиновников власти.

У нас же и эта процедура обратной связи – т.е. сначала послать ходоков к верховному правителю с жалобами, а уж потом бунтовать – не работает. Никаких ходоков в Кремль не пустят, а письма с жалобами в администрацию президента, отфутболят к тем же местным властям. И сейчас, скорее, вырабатывается другая логика: сначала мы перекроем дороги - это единственный путь привлечь внимание президента или премьера к нашему бедственному положению. Так оно и сработало в Пикалеве.

Может быть, это и есть наш «особый» русский путь – президент и премьер ездят по стране и разруливают ситуацию в кризисных городах и тем повышают свой… авторитет. За все время пребывания у власти у Путина не было более популярной и эффектной акции, чем приезд в богом забытый городок Пикалево с «выволочкой» олигарха и «спасением» 22 тысяч жителей от голода.

Понятно, властям хотелось бы знать, где полыхнет «по-пикалевски» в следующий раз. Анализируя протестные настроения и негритянские бунты 70-х годов, американский социолог Д.Янкелович ввел в научный обиход две градации протеста и два термина: один английский – rеsеntmеnt , другой французский – rеssеntimеnt. При всей схожести они означают два различных уровня общественных протестных настроений.

Первый означает критику, неприятие, негодование по поводу действий власти, выражающиеся в массовых митингах, демонстрациях, но исходящих все же из желания, надежды исправить положение вещей.

Второй – это отчаяние, понимание того, что власть глуха и улучшить ее невозможно, что приводит к бунтам, поджогам, погромам, как это имело место в 1965 году, например, в негритянских кварталах Уоттс в Лос-Анджелесе.

У нас власть, разгоняя мирные демонстрации протеста дубинками, скорее, подталкивает людей ко второму пути.

А что предсказывают опросы общественного мнения? Здесь полно путаницы с данными и их интерпретацией. Г.Зюганов приводит данные опросов, по которым «60% населения страны с симпатией относится к акциям социального протеста, а 23% готовы участвовать в этих акциях. И данные февральского опроса Институтом социологии РАН подтверждали: 22% готовы принять «личное участие в массовых акциях протеста». Но оценка «будут участвовать» на самом деле состоит из двух частей: 5% говорят «безусловно, да» будут участвовать, а 17% - «скорее всего, да». Разница между этими двумя видами готовности большая.

Если покопаться в социологических данных поподробнее, то получается еще более странная картина настроений. По данным опросов ВЦИОМ, в 2005 году готовых принять участие в «массовых выступлениях против падения уровня жизни» было 33%. К 2009 году цифра готовых к массовым выступлениям снизилась до 21%. По данным опросов Левада-центр, 24% говорят, что «терпеть наше бедственное положение уже невозможно», что согласуется с 26% «скорее готовыми принять участие в массовых протестах.

Да и состав готовых к протесту весьма странен. По данным ВЦИОМ, среди тех, кто оценивает свое материальное положение как «плохое и очень плохое», готовых протестовать – 28%, но и среди оценивающих свое материальное положение как «очень хорошее, хорошее» готовых протестовать тоже немало – 16%.

Так что, возможно, правы аналитики, которые говорят, что реальный протестный потенциал низок, не более 5 процентов, остальное - эмоции. Но, с другой стороны, и единицы процентов, вышедших на улицы, могут тряхнуть страну. В Америке в бурные 60-70-е годы считалось, что в стране неизбежны радикальные перемены, когда на улицы выходит всего полпроцента населения. Что и произошло, когда миллион протестующих заставил американское правительство срочно свернуть вьетнамскую войну.

Российская власть борется с оппозицией, и считается, что она окончательно вытеснена на задворки политической жизни. Но есть 22 процента оппозиции, готовой, пока хотя бы на словах, к протестам. Пока же весь пар выходит в опросах общественного мнения или в «бунтах» районного масштаба.

Николай ПОПОВ, доктор исторических наук, заместитель гл. редактора журнала «Мониторинг общественного мнения».

«Новая жизнь»: «…Все федеральные каналы показали, как бледный, потерянный олигарх Дерипаска идет к сидящему во главе стола премьеру, как, втянув голову в плечи, подписывает договор о возобновлении поставок сырья на заводы в Пикалеве, а Путин цедит: «Ручку верните». Да только, как сказал классик, рана кота «была не чем иным», как фокусом, притворным свинством…» Все пикалевские соглашения были подписаны на условиях, выгодных… Дерипаске. Бедствующих градообразующих предприятий в России сотни. Просто на примере Пикалева нам показали, как в Кремле принимают решения. Вариантов несколько. Во-первых, закрывать неконкурентоспособные заводы. Но это означает социальную катастрофу. Давать им деньги – все равно, что топить кредитками печку посреди поля. Но это позволяет оттянуть принятие решения. А Путин обычно не принимает решений, если их можно не принимать…»