Газета № 18 (531)     23 мая 2007 года

Михаил Александрович Шолохов не похож на других гениев даже своей посмертной судьбой. Обычно и самые отверженные при жизни великие творцы после смерти обретают безусловное признание и авторитет. Но страсти вокруг Шолохова не утихают и спустя годы после его ухода. Как в конце 20-х – начале 30-х гг. прошлого века не желали признавать за этим «невесть откуда» взявшимся для тогдашних окололитературных кругов русским юношей авторство гениального романа «Тихий Дон», так и сегодня одни стараются замолчать эту колоссальную фигуру русской литературы ХХ века, другие – оболгать и опорочить.

Как и в самом начале своего литературного пути, Шолохов для одних – слишком русский, для других - слишком коммунист, для третьих – «идеологически неустойчив». А он просто был всю жизнь самим собой. Любил свой народ и знал заветное слово, чтобы написать об этой любви, с юных лет бросился строить новую жизнь и не отступил от своих убеждений. Но не боялся видеть порок и перегибы, не боялся писать Сталину, когда другие, метившие в великие, пели ему осанну. А еще Шолохов имел мужество и мудрость, несмотря на все невзгоды и противоречия суровых лет, помнить и видеть главное – Родину.

…Публикация «Тихого Дона» началась в 1928 году в первых четырех номерах журнала «Октябрь» и продолжилась в 1929-м. Главный редактор журнала А.С.Серафимович – сам коренной казак верхнего Дона тогда так отзывался о романе: «Огромная литературная способность сразу взмыла Шолохова, и его увидели… Без напряжения, без усилий, без длинного введения сразу вы попадаете к казакам, к этим мужикам-хлеборобам в мундире, с мужицким нутром, однобоко и уродливо искривленным царско-помещичьим строем… Да, темны и дики – и внезапно и неожиданно вдруг прощупываете вместе с Шолоховым чудесное сердце, чудесное сердце в загрубелой казачьей груди…»

В первых трех номерах «Октября» в 1929-м появились двенадцать глав третьей книги, но в следующем – четвертом – номере продолжения романа читатели не увидели. Послушать «шолоховедов», которых невидимо развелось после 1953 года, то были не что иное, как «козни Сталина». На самом деле публикацию прекратили по настоянию членов редколлегии «Октября» Фадеева, Ермилова, Авербаха, Киршона, Либединского, отвергших идейную концепцию «Тихого Дона». Фадеев полагал ее «не коммунистической» и предложил Шолохову внести в роман существенные изменения, на что Шолохов ответил отказом.

В принципе весьма обыденная в литературном мире ситуация, когда «маститые» (все вышеназванные, за исключением Ермилова, были, хоть и не столь намного, но старше Шолохова) товарищи считают своим долгом указать младшему коллеге на «недоработки». Но для «шолоховедов» с антисоветским «нутром» главное – развести Шолохова, Сталина, Советскую власть. Одна из таких «исследовательниц» - И.Лангуева-Репьева в статьье "Неизвестный Шолохов" в 21-22-ом номерах журнала «Российский писатель» за 2004 год пишет: «С какими мытарствами под каким нажимом Сталина создавались «Тихий Дон» и «Поднятая целина», что Сталин нашел у Шолохова «слишком преувеличенное любование казацким». И следом резюмирует: «Но в том и состоял парадокс, что порой защиту от Сталина нужно было искать лично у Сталина . И тут то ли в роли преследователя, то ли в роли спасителя оказывался неоднозначный Сталин…»

«Неоднозначный» Сталин, однако, еще 2 февраля 1929 года весьма однозначно взяв «Дни Турбиных» М.Булгакова под защиту от Билля-Белоцерковского и его сотоварищей, жестко приверженцев «коммунистической» концепции в литературе, заметив в ответе им, что «пьеса не так уж плоха, ибо она дает больше пользы, чем вреда. Не забудьте, что основное впечатление, остающееся у зрителей этой пьесы, есть впечатление, благоприятное для большевиков. Если даже такие люди, как турбины, вынуждены сложить оружие и покориться воле народа, признав свое дело окончательно проигранным, - значит, большевики непобедимы…»

С тех же позиций Сталин на встрече с 27-летним Шолоховым в июле 1931 года отреагировал и на табу, наложенное редколлегией «Октября» на публикацию «Тихого Дона», заметив, что изображение событий в третьей книге романа «работает на нас, на революцию…» И заключил: «Третью книгу «Тихого Дона» печатать будем…» В 1-8 и 10-м номерах «Октябрь» опубликовал оставшиеся главы третьей книги, но с пропусками сцен растерла пленных казаков и Петра Мелехова. В первой половине 1933 года «Тихий Дон вышел отдельным изданием. А в 1940 году, во 2-3 номерах журнал «Новый мир» опубликовал заключительную, восьмую, часть «Тихого Дона».

…Центральная тема «Тихого Дона» - казаки в революции – включала в себя колоссальные по своей социально-исторической значимости события, ожесточенные классовые битвы, глубоко раскрыла социально-политические и нравственно-психологические особенности русской нации. В эпопее герои представляют весь народ, отсюда их многообразие. Шолохов много внимания уделил главному герою – Григорию Мелехову, его отцу, матери, сестрам, любимым женщинам, которые предстают не только как «помощники в раскрытии его характера, но и как полноценные персонажи, представляющие разные социальные слои и политические силы, ведущие свои самостоятельные «партии». То же можно сказать и о второстепенных, даже эпизодических персонажах, представляющих разные социальные слои и политические силы – Степане Астахове, Мироне Коршунове, Прохоре Зыкове, Лагутине, Котлярове…

Григорий Мелехов со своей извилистой судьбой не всегда адекватно отражает народный взгляд на изображаемую в романе жизнь. Его расхождения с народом художественно фиксируются поступками и рассуждениями других персонажей, ориентирующихся на народную мораль. Авторская позиция в «Тихом Доне» воссоздает высшую общенародную правду, которая стоит над правдами борющихся лагерей, классов и социальных групп и отражают интересы всей России. Поиски социальной гармонии связываются в эпопее с надеждой на лучшее общественное устройство. Идея справедливой власти опиралась на народную мечту о всеобщем равенстве. К общенародной правде, к пониманию идеалов Октябрьской революции ищет свой путь незаурядный Григорий Мелехов. Гордый, прямодушный, решительный, вспыльчивый, с острым умом, свободолюбивым сердцем, с глубоким чувством справедливости и собственного достоинства он постоянно мечется, разъедается сомнениями, душевной борьбой. Обостренно совестливый, лишенный корысти и эгоизма, Григорий думает, как всем жить лучше.

Сюжетное развитие образа Григория и его трагическая тема определяют построение «Тихого Дона». В этом образе сконцентрировалось понимание темы «казаки и революция», переросшей в глобальную тему «личность и народ». Жизнь Григория противоречива и запутана, он сам признает, что с семнадцатого года ходит «по кривым дорожкам»: «От белых отбился, к красным не пристал». Он ненавидел интервентов и белогвардейцев, а оказался вместе с ними. Он не считал Советскую власть своею, не был готов в том момент отдать за нее свою жизнь. Не смирился с нею, хотя понимал бесполезность и ненужность борьбы с нею…

Сам Шолохов был неоднозначен в оценке Мелехова. В 1929-м назвал Григория «своеобразным символом середняцкого донского казачества». Позднее сказал по-иному: «У Мелехова очень индивидуальная судьба, в нем я никак не пытаюсь олицетворять среднее казачество». В 1951-м писал: «Люди типа Григория Мелехова к Советской власти шли очень извилистым путем. Некоторые из них пришли к окончательному разрыву с Советской властью, Большинство же сблизилось с Советской властью, принимало участие в строительстве и укреплении нашего государства, участвовало в Великой Отечественной войне, находясь в рядах Красной Армии.

Алексей Толстой – автор «Хождения по мукам» посчитал конец «Тихого Дона» ошибкой, но вместе с тем сделал примечательный вывод: «У Григория Мелехова был выход на иной путь. Но если бы он (Шолохов – В.М.) повел его по этому пути, через Первую Конную, к перерождению и очищению от всех скверн – композиция романа, его внутренняя структура развалилась бы». В романе нет трагической вины, не и наказания, которое служило бы справедливым возмездием, нет и карающей «руки» Шолохова. Ничего этого в романе нет. Мелехов не был расстрелян. Он остался жить. В финале Григорий увидел сына Мишатку: «Это было все, что осталось у него в жизни, что пока роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром». И в этом гуманизм Шолохова.

С «Поднятой целиной» у Шолохова, если и были «мытарства», то только с редколлегией «Нового мира», которая была против главы о раскулачивании. На что Сталин, прочитавший «Поднятую целину» в рукописи, сказал руководству журнала: «Что у вас за путаники сидят. Мы не побоялись кулаков раскулачить – чего ж теперь бояться об этом писать! Роман надо печатать». Вот такой «страшный нажим» «терпел» Шолохов от «деспота» Сталина. А рассказ «Судьба человека» с его острейшей темой плена мог, как утверждает та же Лангуева-Репьева, конечно, быть напечатан только после смерти Сталина. Но как, спрашивается, мог быть еще в 1942 году опубликован, и не где-нибудь, а в главной коммунистической газете «Правде», рассказ «Наука ненависти» о том же плене? Вообще в «Неизвестном Шолохове» Лангуевой-Репьевой много такого, что никак не сопрягается с известным, подлинно действительным.

«На первом (в 1934 году – В.М.) форуме писателей страны, - пишет Лангуева-Репьева, - политическое давление на них было таким сильным, что именно после съезда Пастернак и Мандельштам написали стихи о Сталине. И только Шолохов не пожал протянутую ему царственную руку Иосифа Виссарионовича. После 1934 года Шолохов напечатал только одну небольшую статью «Красная Подкушевка». И замолчал «специальный корреспондент» «Правды аж до военного лета 1941 года». И далее: «Решением Политбюро на валюту партии Шолохова посылают (в 1935 году – В.М.) в Англию и Данию» и «Шолохов прекрасно понимает», что от него «ждут осуждения аграрной политики Запада. Отмолчался и на этот раз. Ни строки о своей дальней поездке…»

Но факты опровергают эти заключения . Приехав в Данию, Шолохов действительно сделал доклад. Но не об аграрной политике Запада, а о современной советской литературе. В Лондоне, затем в Париже Шолохов встречался опять-таки не с аграриями, а с английскими, французскими писателями, журналистами. В июле того же года «угрюмо молчавший» Шолохов совершил поездку по Кубани, в Новочеркасске встречался с рабочими. В 1936-м выступает на районной читательской конференции по «Поднятой целине», дает интервью корреспонденту ТАСС. 30 мая 1937-го «Литературная газета» публикует статью Шолохова «О советском писателе».

Лангуева-Репьева делает вид, что ничего этого не было и нагнетает «страсти» еще круче: «Однако терпение Сталина подходило к концу. В 1936 году НКВД завело так называемое «вешенское дело». На совещании в ЦК партии Сталин сообщал, что секретарь Ростовского обкома партии Евдокимов два раза приходил к нему и требовал санкции на арест Шолохова за то, что он «ничего не понимает ни в политике, ни в жизни. Как же писатель должен писать о белогвардейцах и не знать, чем они дышат…» Арестованный председатель райисполкома Логачев действительно дал показания на Лугового и Шолохова, как «врагов народа». Сталин направил в Вешенскую тогдашнего генерального секретаря Союза писателей В.Ставского «разобраться в обстановке» и позже заверил Шолохова, что он может спокойно трудиться. В отзыве на смерть И.В.Сталина Шолохов писал: «Прощай, отец…» И это не был отклик по заказу. Эти слова Шолохов писал искренне, то, что думал, что чувствовал…Тогда, в марте 1953-го, яснее вырисовывалось то великое, что сделал Сталина для трудового народа, для России и для самого Шолохова. И даже тогда, когда многие, в том числе и из обязанных Сталину своим положением, карьерой с жаром бросились в «борьбу с «культом личности», Шолохов, от которого того же ждали, изрек короткое: «Был культ, но была и личность». И если я весьма обильно процитировал Лангуеву-Репьеву, то лишь потому, что таких лангуевых-репьевых хоть пруд пруди. И раньше, и сейчас. Даже после прошлогоднего явления всему миру подлинной шолоховской рукописи «Тихого Дона» наглые спекуляции и инсинуации вокруг «причастности» Шолохова к этому творению нисколько не унимаются. Кому это нужно? Да тем, кто не унимается в перелицовке отечественной истории, наших достижений. Шолохов категорически выступал против всяких попыток переписать историю, «разрушить связь времен, забыть о светлых традициях в жизни народа, порушить то доброе, героическое, что накоплено прадедами и отцами, отвоевано ими в борьбе за лучшие народные идеалы, за свободу и независимость наших стран, за социализм. Иначе произойдет такое расслоение поколений, которое неизбежно приведет к отрицанию всего и всех, оплевыванию собственной истории и святынь прошлого. А без прошлого народ не имеет будущего». Обращение за помощью к западу в борьбе с собственным правительством Шолохов считал предательством национально-государственных интересов. Остро реагируя на деятельность диссидентов 60-80-х годов прошлого века, которые в своем большинстве были чужды традиционным устоям России, боролись не столько с коммунизмом, сколько с Россией, Шолохов, можно предположить, с провидческих позиций предугадывал те губительные беды, которые мы сейчас пожинаемо.

П о д п и с н а я ц е н а